Авилон

Когда деревья сбросили солнечную листву и небо было готово заплакать, пришло время сбора магов и колдунов со всего материка. Умудрённые старцы и их молодые, но способные ученики съезжались в великий город эльфов Авилон, чтобы узнать новые заклинания, рецепты зельев и прикупить талисманов. Из большой деревни с привлекательными лесостепными пейзажами отправились двое хоббитов, юных служителей храма Сокрытых от Глаз Маленьких Единиц Жизни. Им предстояло рассказать на собрании владеющих магией о новых камнях-талисманах.
В Авилон хоббиты отправлись на Сером Драконе. Он был такой большой, что мог нести на своей чешуйчатой спине сразу много эльфов, хоббитов, гоблинов и гномов. Путешественники когда-то давно летали на Сером Драконе и помнили, что надо держаться очень крепко, ибо летит он так высоко, как облака не забираются. И внизу бегут прочь крошечные домики, озёра-лужицы, лесочки и поля. Так быстро мелькают, что сливаются в серо-жёлтые полосы. А над головой хоббитов – голубой прозрачный купол неба, который на закате одевается в золотисто-розовый наряд, а потом накидывает тёмных плащ из синего бархата, по которому гуляет полная желтоглазая луна. И летят они на огромном Драконе сквозь ночь, сквозь темноту и осенний холод.
Рано утром, когда светило ещё не проснулось, Серый приземлился в Авилоне. Путешественники сошли на землю и оказались в потоке эльфов, гномов и гоблинов. Все они спешили, наступали друг другу на ноги, но даже не останавливались, чтобы высказать неудовольствие. Хоббиты вдохнули холодный предрассветный воздух и двинулись дальше – к месту проживания в столице. Авилон очень большой, под ним прорыты пещеры, в которых снуют Голубые Змеи, доставляющие жителей и гостей во все уголки бескрайнего города. Путешественники спустились в подземелье и оказались в сплошном потоке эльфов. Столько народу они не видели даже на сборищах деревни или праздничных гуляниях. Остроухие легко сбегали по длинным лестницам, запрыгивали на спину Голубого Змея, уносящего их в тёмную даль, а почти следом прибывал другой. Нескончаемый поток двигался, перемешивался, ему не было конца-края. Хоббиты нашли своего пещерного дракона, сели и чуть не упали, когда он тронулся. Крепко вцепившись в спину рептилии, путешественники с удивлением смотрели, как эльфы играют в шахматы, сидя на спине Голубого Дракона! «И как им это удаётся?» - удивлялись хоббиты, пытались разгадать тайну остроухих и… заметили: все эльфы в удобных замшевых сапогах. «Видимо, волшебные», - смекнули путешественники. – «Нам бы такие!» Но сапог не было, в наличии – только цепкость рук.
Прыгая со Змея на Змея, хоббиты добрались до окраин Авилона, где им предстояла поездка на повозке, запряженной двумя большими лохматыми собаками. В повозке уже сидели эльфы и гоблины, путешественники пристроились и на рассвете достигли места проживания в столице. Они остановились у двух очаровательных и доброжелательных эльфиек, напоивших хоббитов перед нелёгким днём живительным напитком.
Утро только начиналось, когда они покинули дом, чтобы прибыть в храм Дружбы Частиц. Повозки с собаками и Голубые Змеи доставили их до места. Магический обелиск, изображающий основу жизни, охранял высокое и массивное здание с широкими мраморными лестницами и садиками внутри. Получив жетон-пропуск на закрытые собрания, хоббиты проследовали в главный зал, где уже обсуждали тайны жизни маги и колдуны со всего материка. Один из них, седой старец, повествовал о новых правилах колдовства, о том, что заклинания сочинить проще, чем правильно применить. Хоббиты пока плохо владели этим таинством, но собирались освоить глубже, потому слушали внимательно и запоминали, ибо некоторые ошибки лучше рассмотреть в теории, чем на практике.
После собрания у путешественников осталось немного времени. Они решили осмотреть столицу и отправились в самое сердце
Авилона – на центральную городскую площадь. Здесь гуляли приезжие и любовались совершенной архитектурой, вознёсшейся над землёй высоко-высоко и гордо. Шпили башен пронзают голубое небо, такое ясное этой золотой осенью. Звонкие шаги многочисленных ног по камням мостовой, за века отшлифованным почти до блеска. Сады и фонтаны, охранительные скульптуры и колонны, барельефы на зданиях. Всё дышало красотой, чистотой и заботой. Эльфы ценили свой город и поддерживали его в первозданном виде.
День растворился в вечерних сумерках. Пора было оправляться на покой. Хоббиты устало спустились в пещеры и через какое-то время оказались в обществе добрых эльфиек и живительного напитка. А впереди был новый день.
Старцы всё говорили, учили, наставляли, а хоббиты внимали. Много нового и необычного лилось в храме Дружбы Частиц, много полезного и важного. Обсуждали гномы и эльфы то, что нужно вплести в жизнь, в устав города и материка. Непросто было это, но маги и колдуны готовы на всё ради блага народов. И не горели споры меж седых старцев и начинающих творить заклинания. А хоббиты ждали своего часа, чтобы рассказать о магии в своей деревне.
Час настал. Боялись путешественники, что их не поймут, не воспримут всерьёз из-за юного возраста, но ошиблись. Мудрые прислушались к повествованию хоббитов о новых талисманах из природных камней, почесали седые бороды, пошептались, поспрашивали о том, о сём и сказали, что надо идти дальше, стоит изучать талисманы: пригодится. Ибо лучше знать, что не работает, чем не знать, что разрушает. Так был принят рассказ хоббитов, вошёдший в летопись собрания.
Был уже вечер, синий и прохладный, когда несли Голубые Змеи путешественников к уютному домику, который им предстояло покинуть следующим днём. Быстро пролетело время, много пришло знаний, много впечатлений о городе. Грустно было уезжать их Авилона, но ждали родные в милой деревушке, скучали. И вот уже крылатый Дракон отрывается от земли великого города, взмывает за облака и несёт хоббитов домой.

Ведьма

- Ведьма! Ведьма! – злость и ненависть в каждом звуке летели камнями в девушку на костре.
- Гори в аду! Нечистая! – камни ранили юное тело.
Зелёные глаза не смотрели в бушующую толпу. Слёз не было, не время для них. Ещё можно кое-что исправить. И огонь в этом поможет. Она верила и ждала момента. И не важно, камнем разбита скула.
Костёр занимался, огненной лестью лизал ноги девушки, задирал платье, тянулся к рыжим кудрям. Грудь часто поднималась и опускала: последний шанс. И надо его взять. Огонь золотыми змейками бежал наверх, причинял невыносимую боль, но девушка молчала.
- Сдохни, ведьма! – вспышка гнева и огня, но крик не разрезал гул разъярённой толпы.
Лишь сероватая пыль полетела над городом, обнимая лёгкие каждого. Горсть пепла ветер заботливо разнёс по улицам и переулкам. Люди метались и кричали, боялись, что ведьма прокляла их. Сожжёных бояться больше, чем живых: против них больше нет управы.

Шёл тяжёлый год: бушевала чума, косила старых и молодых, хороших и плохих, знатных и безвестных бродяг. Зараза витал в грязном воздухе, вылезала из каждого помойного ведра, вылитого в узкий переулок. Молитвы не помогали, священник уже умер. Трупы лежали на улицах и распространяли смерть. Убирать их никто не собирался. Дохли даже крысы.
По смердящей реке помоев шла девушка. Рыжие кудри трепал чумной ветер, зелёные глаза горели огнём. Она останавливалась у каждого трупа, закрывала ему глаза, крошила на грудь сущёные листья. Девушка уже не помнила, как называется растение, давшее надежду на продолжение жизни. Сейчас это было не важно: листья серой пылью окутывали умерших. Труп за трупом, труп за трупом… «Нужен огонь… Он очистит воздух от заразы…»
Искала, чтобы поджечь, но за ней давно следили.
- Точно ведьма.
- Да. Берём её.
Они подошли, громко чавкая зловонной грязью, но девушка всё равно не услышала: шептала молитву, закрывая глаза беременной женщине. Слёзы катились из зелёных глаз от обиды.
Скрутили – чего им стоило. В темницу, допрос, но ведь всё ясно: ведьма. На костёр. Зелёные глаза озарились надеждой.
Ветер носил пепел по городу, серая пыль забралась в каждый чумной уголок.
Вскоре эпидемия стихла.

Болотное чудовище

В сером рассвете болото выглядело не лучше, чем вчера, на кровавом закате, когда Крис кричал и молил  помощи, но никто не слышал. Лишь сумрачные коряги чуть шевелили короткими сучьми, даже не думая помогать юноше. А зловонное месиво болота медленно затягивало в самое сердце смрада. Вокруг булькали зелёные пузыри и исторгали газ с амбре тухлых яиц. Крис кричал, пока рот не залила зелёная жижа.
На берегу беспомощно лежал правый сапог. Зачем парень его снял, сейчас и гадали два его друга, всю ночь проискавшие его в тёмном лесу, пока не вышли к болоту, где и узнали о судьбе Криса.
- Надо бы поискать тело и похоронить по-людски, - хмуро сказала Берг, поднимая сапог и осматривая его. – Сам снял. Второй должен быть тоже на берегу.
Пару шагов – и где-то в кустах действительно обнаружен второй сапог.
- Сам в болото полез, - заключил Марк, почесав затылок. – Он с уса сошёл?
- Пойдём отсюда, - Берк потянул прочь от зловонного места юношу, словно чего-то боясь.
Унылый путь по сырой земле.
- Как ты думешь, почему он полез в болото? – Марк не мог успокоиться и желал разузнать хоть что-то, а вид Берка говорил о том, что он что-то знает.
Мужчина отмалчивался, а юноша не унимался. Через пару дней крепость молчания пала и Берк поведал одну из легенд.
- Говорят, что жила в том лесу ведьма, злая-презлая. И страшная. Никто не зарился на её замшелые прелести. И лишь однажды лесник поругался с женой и ушёл в лес пить. Допился до зелёных чертей и ведьма. Говорят, чем больше мужчина пьёт, тем краше женщина. Вот и померещилась ему ведьма красавицей. Добилась она близости и понесла от лесника, который по утру протрезвел и повесился от ужаса и стыда, ибо успел разглядеть сухую морщинистую скелетину с мохом вместо волос.
Марк притих и представил себе жуткую картину, вздрогнул, а Берк усмехнулся:
- То сказка, а не явь. Не боись. Так вот, понесла ведьма девочку, да уродилась та и выросла красавицей. Обрадовалась карга, решала выдать замуж за человека нормального. Привела в деревню, стала свататься, но от такой сватьи бежали все женихи. Долго ходила по домам ведьма, долго обивала пороги, а дочь её заливалась горючими слезами, а потом и вовсе убежала в чащу леса, где утопилась в озере.
Марк вздохнул: и на его коротком веку топились и вешались девицы от любви. Часто вешали не очень красивые, их юноше было почти не жаль. А тут, говорят, красавица была.
- И говорят, - продолжил Берк, - озеро то стало зарастать, зеленеть и превращаться в болото. И стало опасно туда ходить: дочь ведьмы, теперь уже болотное чудовище, заманивала прохожего к себе и жестоко топила.
- Как же она заманивала, если страшная стала? – удивился Марк.
Мужчина нахмурился: не о том думал юноша, не о том.
- А показывалась она русалкой и сладко пела. Путники сами лезли к ней, поближе хотели рассмотреть. И топила она их, слышишь, топила!
Марк не ответил, задумался. Берк вздохнул и ушёл прочь.
Лунной ночью, когда зелёная болотная жижа чуть золотилась от света ночного светила и звёзд, Марк пришёл на болото, сел на берегу и стал играть на свирели. Ему было жаль дочь ведьмы, хоть и говорили, что это легенда, поросшая мхом времён. Юноша верил, что сможет успокоить девушку и уговорить её, чтобы никого не утаскивала.
Ночи летели прочь. Марк приходи каждую играть на свирели болотной деве, разговаривал с ней, приносил подарки. В один из таких тёмных часов выследил его Берк. Разгневанный, мужчина за ухо потащил юношу домой, ругая последними словами. И вздыбилось болото, протянуло скользкие вонючие лапы к Берку, ухватило крепко за ногу и потащило в нутро своё гниющее.
- Прости его, отпусти его, прощу тебя! – умолял Марк. – Отпусти, возьми меня лучше. Мне здесь не мила жизнь без тебя, прекрасная дева!
- Нет никакой девы! – рычал мужчина, изо всех сил цепляясь за деревья и вырываясь из вонючих объятий.
- Отпусти его,  или я больше не приду играть тебе на свирели! – Марк бросил инструмент в сердце болота.
Затихла жижа, стекла с ноги мужчины и уползла к себе. Будто заплакала.
Берк отряхнулся и потянул было Марка домой, как тот вырвался и бросился в болото:
- Не мила мне жизнь без тебя! Тобой одной я живу! Забери меня!
- Марк! Вернись! – но останавливать юношу Берк не стал.
Болото не принимало его, не тянуло вниз. Марк дошёл до середины, почти не проваливаясь, наклонился, отыскал свирель, очистил её и заиграл. Берк сидел на берегу и рисовал на земле узоры палочкой. Он не боялся потерять ещё одного друга в зелёной жиже, не боялся сам утонуть. Спокойствие сковало сердце.
На рассвете болото очистилось и вынесло к берегу труп прекрасной девушки. Марк склонился над ней, поцеловал в лоб и заплакал: дочь ведьмы не очнулась.
Берк выкопал могилу и поставил крест.

Большой привет Францу Кафке и тем, кто причисляте меня к готике)))

Новый врач

По двору лениво расхаживали курицы и клевали пшено, которое им в глубокой задумчивости бросала медсестричка Лена. Сонная девушка сидела у окна избушки-лечебницы и в очередной раз перекармливала кур. Оттого они, толстые и неповоротливые, неспешно наклонялись и склёвывали пшено. Лена зевнула, откинула русую прядку со лба, посмотрела в избу мутным взором: Захар прилежно писал в толстой тетради. «И не лень ему?» - подумала девушка, осматривая маникюр. Мужчина лет тридцати упорно вёл тетрадь осмотра больных. И хоть почти каждый раз были одни и те же записи: «угорел», «перепил», «упал в прорубь», «ушиблась», «залетела», - всё равно Захар писал и оформлял всё по правилам. Лена потихоньку начинала понимать, почему он до сих пор не женился: нет такой женщины, способной поддерживать идеальный порядок. Здесь, в лечебнице беспорядок устраивала только Лена, но ей прощалось в силу молодости и ветра и в голове. Захар вздыхал, когда медсестричка строила глазки кузнецу с разбитой головой и давала зелёнку вместо скальпеля. Но другой помощницы не предвиделось. И мужчина вздыхал, повторял просьбы и терпеливо ждал их выполнения.
Маленькая деревенька затерялась в дремучих лесах. Лисы и волки гуляли по ней как у себя дома. Немногочисленные жители кидали им мясо и кости как собакам. Стайки детишек носились наперегонки с зайцами. Ветхие домишки, поросшие мхом, сливались с пейзажем. Тишина и спокойствие царили здесь, изредка разрезаемые новостям из мира городов, куда ездил Захар за лекарствами раз в месяц.
Солнце лениво ползло по горизонту, когда в избушку постучали.
- Кто это? – вскочила Лена, поспешив открыть дверь.
Захар покачал головой: больной, кто ж ещё?
Девушка кинулась к двери и свалила стул.
- Ой! открыто же! – хлопнула она себя по лбу. – Заходите!
- Доброго дня! – бархатный голос незнакомца на пороге.
Захар, нахмурившись, закрыл тетрадь и встал:
- Я врач.
- Очень приятно, видимо, Захар? – мужчина обезоруживающе улыбнулся, отодвигая Лену и проходя в избушку. – Меня зовут Прохор, я новый врач.
- То есть? – поднял бровь Захар, скрестив руки.
- Помогать вам буду, направили из города, - он облюбовал стул и сел.
Лена широко улыбнулась и засмеялась:
- Вот здорово-то! А меня Елена зовут!
Медсестричка засияла от будущего общества сразу двух мужчин, причём один из которых из города (!), молодой и красивый: русая копна непослушных волос, улыбчивые серые глаза и косая сажень в плечах.
- Понятно, - протянул Захар, садясь напротив нового врача. – Только учтите, молодой человек, здесь вам не город. Здесь за зелёнкой надо ехать полдня на лошади, а люди калечатся, как только умеют.
- Знаю, - широко улыбнулся Прохор. – Сам сельский. В городе не прижился, а родное село сгорело. Вот и приехал в другую глушь.
Лена подпёрла щеки руками, смотря во все глаза на красавца, а Захар смягчился:
- Ну, сельский, это хорошо, знакомый быт тебе будет. К кому бы в избу тебя определить?
- А у меня просторно! – медсестричка раскраснелась от волнения смущения.
Захар грозно глянул на неё: не было никакой гарантии, что этот Прохор не свинтит отсюда после первой же ночи с девушкой. А беременная помощница ему не была нужна: с ней только возня.
- Не беспокойтесь, - мужчина вновь улыбнулся, показа ровные зубы. – Я уже нашёл брошенную избу. Поправлю её, крышу новую постелю, печь переберу по кирпичику.
Лена раскрыла рот от удивления: это небесный красавец тут жить останется! И он будет с ней вместе работать!  Так, не упускать своего счастья! Девушка распушила перья и стала всячески привлекать внимание Прохора. Захар поморщился и встал из-за стола:
- Вы тут пока осмотритесь, Лена всё покажет-расскажет, я пойду прогуляюсь, - смотреть на бранные игры ему вовсе не хотелось, хоть  не верилось, что этот парень действительно останется жить в глуши.
Солнце светило ярко, птички щебетали. Мужчина шёл по дороге и думал, зачем в эту глушь прислали ещё одного врача. Людей и так мало, он сам справляется, а это же дополнительные расходы. Впрочем, он мог быть молодым практикантом, по распределению отправили. «Было бы неплохо с ним в город Лену отправить. Тут-т чего дурью от скуки маяться? Главное, чтобы с брюхом не бросил», - думал Захар. Он справился бы и один с деревней, молодым лучше ехать туда, где больше дорог, а не одна разбитая.
День утёк сквозь пальцы. Солнце растворилось в мужающей темноте. В небе зажгли звёздочки. Лена не могла дождаться нового дня и встречи с Прохором. Девушка улыбалась, вспоминая очарование серых глаз. Счастливая, она уснула.
Утром по обыкновению не пропели петухи: проспали как всегда. А вот Лена не проспала: вскочила с первыми лучами, прихорошилась и побежала в лечебницу. «Буду самой первой! Захар похвалит!» Девушка перескакивала с камня на камень, через ямки и кочки, напевала что-то и вскоре прискакала к избушке-лечебнице. «Дверь открыта… Это я забыла запереть?» - с неудовольствием подумала медсестричка. Конечно, красть было нечего и некому, но всё-таки. Лена вошла в темноту избушки и замерла от ужаса: повсюду, на столах и лавках, лежали люди, накрытые простынями. Страх сковал девушку. Она широко раскрыла глаза и увидела, что на одном из столов под простынёй шевелятся ноги…
Без звука Лена вылетела из избы и побежала прочь. В лес.
Захар поёживался от утренней свежести и шёл к избушке-лечебнице: надо было навести порядок после вчерашней экскурсии. Мужчина зевал, подходя к дому. «Что за?...» - удивился Захар, увидев дверь открытой,  а на пороге что-то лежало. Мужчина нагнулся, чтобы понять, как понял, что это… Человеческая рука в обрывке синей рубашки. Рубашке кузнеца. И она шевелилась, тянулся к ногам Захара. Врач чуть отодвинулся, незаметно щипая себя за щёку. Шаг назад – кто-то позади. Мужчина замер, не спеша оборачиваться. Он не мог поверить в этот бред, но рука кузнеца упорно перебирала пальцами и тянулся к его ноге.
Захар обернулся: улыбающийся Прохор. В горле пересохло, вопрос не вылез через сжатые зубы. Парень обнажил ровные зубы и пояснил:
- У вас деревенька маленькая, скучно тут. Вот я и решил увеличить количество жителей, - и он кивнул на дверь лечебницы.
Врач обернулся и почувствовал, как его волосы встали дыбом: с крыльца спускались руки, ноги, катились улыбающиеся головы…

Понтий Пилат

ХХI век – век информационный. Уже почти никто не верит в чудеса и чудовищ, но они-то никуда не делись…

Снег упорно заметал следы работы дворника дяди Пети. Но старичок упорно махал лопатой и утрамбовывал пушистые сугробы в аккуратные кучи. Он мог целыми днями возиться во дворе и улыбаться каждому прохожему. Дядю Петю любили: чистота и уют царили меж девятиэтажек, можно было ребятишек спокойно выпустить на волю и знать, что за ними наблюдает старичок.
- Здорово, Петрович! – хлопнул его по плечу сантехник. – Опять с зимой воюешь?
- Ага, - усмехнулся дядя Петя. – А ты, Василич, опять, небось трубы прочищать идёшь?
- Оно самое, - пригладил усы сантехник. – Всё никак не научатся различать мусорное ведро и унитаз. Во дают!
Грязная работа не утомляла Василича, он прилежно спасал людей от засоров, протечек и прочих мокрых неприятностей, в которых, в большинстве случаев, были виноваты сами хозяева.
- Знаешь чего, - вдруг обернулся Василич с грустным лицом.
- Чего?
- Настасья ногу сломала…
- Да ты что! – всплеснул руками дворник. – В её-то возрасте! Что ж она так?
- Да бежала, на автобус опаздывала, а машина какая-то и не затормозила, сбила её… - совсем погрустнел Василич.
- И что теперь?
- Два месяца в гипсе.
- А как же?.. Как же без Настасьи?.. – в ответ сантехник лишь развёл руками и побрёл к дому. – Нехорошо…

Яна спешила на работу и запрыгивала в маршрутку, когда трелями соловья запел телефон.
- Ну, кого там леший принёс? – она достала аппарат. – Слушаю.
- Настасья ногу сломала, не подменишь её?
- Чего??? – округлила глаза девушка. – Да не в жисть!
- Два месяца в гипсе! Что делать-то? – упрашивали в трубке.
- Так, я занятая девушка, мне некогда, - Яна явно не хотела подменять старушку. – И вообще, мне выходить уже пора!
- Бессовестная!
- Сам такой! Позвони Костику! Это его родня, а не моя! – и девушка выскочила прочь и побежала в офис.

Лёха не сдавался и звонил, то в баню, то ещё куда, но в конце концов внял совету Яны и позвонил Костику. Он очень волновался, так  как звонил крайне занятому. Но больше вариантов не было.
- Привет, это Лёха! Тут такое дело… - начал тараторить он. – Настасья ногу сломала, два месяца в гипсе. Заменить некому. Что делать? Что делать? Что делать?
Как будто это поможет уговорить Костика! Но надежда умирает последней.
- Ммм, - задумался мужчина. – Ну, сам я её подменить не могу. Занятой я.
- Как и твоя сестрица двоюродная! – съязвил Лёха.
- Ты погоди, - осадил его Костик. – Я мальцу поручу. Пусть делом занимается.
- Да? Думаешь, справится?
- А куда он денется? – усмехнулся бизнесмен. – Вечером пришлю к Настасье за инструментом.
«Ух! Дело сделано! не пропадём!» - обрадовался Лёха, потирая руки.

Вися в автобусе, тощий юноша слушал любимую музыку и покачивался в такт прыжков беременного четырёхколёсного зверя по пробкам. Телефон зажужжал и попросил внимания.
- Да, - меланхолично сказал в трубку паренёк. – Слушаю внимательно.
- Дело у меня для тебя есть, - вещал папа.
- А у меня каникулы, - с этим добродушно-безразличным тоном было трудно спорить.
- И что? Работа есть. Хорошая. Пора тебе к делу приобщаться! – не сдавался папаша.
- Опять бумажки перекладывать, - зевнул сынок.
- Нет. Бабушку Настасью подменишь. На два месяца. Сегодня зайдёшь к ней.
- Чего??? – мигом проснулся парень и попытался отделаться от навязываемого. – Да ты то, пап! Я ж не справлюсь! Я ж, это, маленький ещё!
Надо было любым путём избавиться. Что-что, но только не её подменять!
- Ногу сломала, два месяца в гипсе, - давил на жалость Костик. – Некому, кроме тебя. Давай, ты справишься!
- Ты ведь уже согласился? – вдруг понял парень. – Ладно, зайду…
Автобус остановился и выплюнул тощего молодого человека с отрешённым видом. Длинные нескладные ноги оставляли длинные же следы на чистом снегу. «А завтра на каток наши идут…» - с грустью думал он, направляясь к бабушке Настасье. «И как она умудрилась сломать ногу?»

Настасья весьма бодро бегала по квартире на костылях и угощала пирожками тощего паренька. А тот вздыхал и думал, что если бы не зима, что справилась бы бабушка сама со всем.
- Как мама твоя? – на тарелку приземлились ещё пара пирожков. – Кушай, кушай!
- Уехала участвовать в конкурсе красоты…
- Ух, умничка какая! Будем ею гордиться!
- Да равных ей не было и не будет, - протянул паренёк.
- Пилатик, ты что так расстроился? Ладно тебе! Не всё так страшно! Будешь ко мне за советом ходить! Кушай давай!
- Угу, - он ткнул виллой в пирожок, спарывая его брюшко. Настасья улыбнулась:
- Вот, у тебя получится. Только надо будет делать вот так, - и она отрезала верхушку пирожка ножиком. – Всё почто то же самое, справишься.
- Угу.

Прошёл час и Пилат стоял на пороге, а бабушка поправляла инструмент в его руке и давала указания:
- Вот тебе список, по порядку. Не сокращай путь, иди строго по маршруту. И нос выше. Ты ведь статный молодец! Весь в отца!
- Угу!
- И улыбнись! Людям нужно нести хорошее настроение! – сама Настасья явно радовалась отдыху и была не прочь на совсем сплавить кому-нибудь свою работу.
Пилат вздохнул и потопал по маршруту, любезно улыбаясь. «Мда… И как я смотрюсь?» - он оглядел себя с косой с правой руке. Зажужжал телефон:
- Привет! Завтра идёшь с нами?
- Неа, отец работу подкинул
- Хорошо платят?
- Замечательно! – съязвил Пилат, поняв, что он работает бесплатно.
- Ну, удачи!
Растворившись в темноте, парень зашагал по указанному пути.

Согласитесь, трудно быть сыном великих. Особенно целой семьи. Большой-пребольшой. Особенно, когда мама – Василиса Перкрасная, а отец – Кощей Бессмертный, а крёстная – костяная бабушка Настасья – Смертушка. И если она сломал ногу, то не Лешего, не Домового, не Дворового не попросишь её заменить. Вот и был вместо бабушки юный Понтий Пилат, у которого родители в своё время перечитались истории и Булгакова.
И вот долговязый сын Кащея топает с косой отправлять в мир иной народ. «И как это должно выглядеть?» - недоумевал Пилат. – «Заходу и рублю? Или кошу?»
Пункт первый. Понтий неслышно прошёл сквозь стену и стал перед кроватью.
- Я пришёл, - сообщил он дедушке.
- Ну, садись, поговорим.
- О чём? – удивился Пилат.
- О жизни, - усмехнулся дедуля. – Коси давай, сынок.
- Как? – искренне задумался паренёк.
- Косой. Мне тебя что ли учить? Где бабуля?
- Я за неё… - Пилат почесал в затылке и попробовал срубить голову косой.
Удивительное дело: даже он, сын Кащея Бессмертного, никогда не задумывался о том, как люди умирают. И потому, когда призрачная голова с улыбком покатилась по полу, а настоящая замерла, Пилат отскочил к стене и крепко вцепился в косу.
- Не боись, не отниму, - усмехнулась призрачная голова и исчезла.
Простояв в мёртвённой тишине минут десять, Питал отшёл, разжал руки и посмотрел в список: ещё много пунктов…

Косить всегда можно научиться. И траву и головы. Но привыкнуть, что ты отправляешь людей в мир иной – почти невозможно. Потому Пилат ее держался, скрепя сердце. День и ночь в тени, убирая прошлое. Время слилось в сплошной поток. Личная жизнь растворилась за дверями мира людей. Парень в чёрном плаще скользил по улицам, невидимый для живых. И нежданный для многих доживающих свой век. Телефон умолк – он потерялся где-то. Когда в руках коса Смерти, забываешь о том, что есть жизнь. Даже если ты молод и полон сил.

Очередной пункт бесконечного списка. Может, уже прошли пять месяцев, но кто же согласиться взять косу обратно? Да и некогда к бабушке Настасье заходить.
Пункт № 56.692 – Елена. «Елена прекрасная – я бы так назвал свою жену», - подумал вдруг Пилат, заходят в ветхий дом. «Кто здесь? Девушка… Молодая… Чего бы вдруг? А…» - коса не опускалась на красавицу в постели.
- Садись, гостем будешь, - прошелестели слова.
Время ещё немного было, Пилат откинул капюшон и сел к смертельно больной.
- Какая смерть у меня очаровательная, - чуть улыбнулась бесцветная девушка. – А говорили, что старуха это! А у меня – парень молодой! Поцелуешь на прощание?
Пилат прикрыл глаза: ему было безумно тяжело…
- Скажи, который сейчас год? – и по ответу он понял, что уже третий десяток косит.
Девушка взяла его за руку и притянула:
- Я готова.
Коса не поднималась. Любовь к жизни, к людям жила в сердце Пилата, как и в сердцах всех его сородичей.
- Почему я должен убивать?!
- Ты не прав, - мягко сказала девушка. – Ты не убиваешь, ты всего лишь завершаешь круг. Нельзя жить вечно. Это и неинтересно. Каждому своё время. И ты лишь – выключатель. Зато знай, что есть ещё включатель. И ты ему помогаешь.
Пилат грустно улыбнулся:
- А я ищу Елену Прекрасную. Это не ты случайно? – девушка друг засмеялась, а коса сама упала на неё…
Бледный призрак помахал рукой и улетел прочь. Пилат стоял, опёршись на косу и думал о том, как выбраться из круга, как жить дальше, сколько уже можно выключать?
Прохладные руки закрыли глаза.
- Угадай, кто! – знакомый голос.
Пилат обернулся: его Елена Прекрасная!

Осколки

Стекло хрустело под ногами,
Осколки отражали свет.
Открылась дверь между мирами,
И чрез неё летел завет.
Из прошлого? Оно же пыль
На полках летоисчисленья –
Уже не разобрать, где быть,
А где – прикрасы сочиненья.
Читаем книги о себе
И пишем сказки о соседях,
Мечты таим мы о борьбе,
О подвигах каких-то бредим…

Стёкла осколки ранят ноги,
Скрипит распахнутая дверь.
А что за ней? Мирок убогий?
Иль мирозданья колыбель?
Порог не стёрт, за ним – сиянье.
Шагнёт ли кто? Преступит грань?
Боятся люди покаянья,
Несётся к небу чья-то брань…

Осколки радугой сияют,
Напоминая о мечте.
Ты, подходя к порога краю,
Увидишь солнце в темноте.

За веру!

Мы писали священные книги,
Создавали святые граали,
Сочинили сто тысяч религий,
Отправлялись в бескрайние дали,

На песке рисовали узоры
И мечтали попасть в бесконечность,
Убивая неверны взоры,
Осквернившие нашу беспечность.

На замёнах писали «За веру!»,
Умываясь чужою душою.
Как давно потеряли мы  меру
Убиенных рукою святою?

Проливаются тёмные реки,
Унося черноту к океану.
Всё идём сквозь закрытые веки,
Открывая безумия краны.

Ослеплённые жаждою славы
Окрестителей прежде неверных,
Возликуем при виде оравы
Преклонённых в молитве о светлых

В упоении счастия годах.
Потому проливаем мы жизни,
Потому восхваляем смерть в одах,
Что желаем божественной тризны,

Что хотим прикоснуться мы к раю,
Сочинённом душою земною,
Где прошедшие годы растают,
Осенённые Бога рукою.

Выпивем надежды вино,
Опьянённые, грезим о рае…
Бесконечности ведь всё равно,
Что песчинка себе пожелала.

Утекают напрасные реки,
Безрассудные глохнут молитвы –
Нет для них в Поднебесии Мекки,
Лишь напрасно «неверные» гибнут.